Я взяла интервью у внука Эрнеста Хемингуэя — и вот как это произошло.
Мы познакомились (односторонне) с Джоном и его женой Кристиной на ММКВЯ осенью этого года. Ещё за месяц до этого я договорилась встретиться с одним автором, которому должна была передать свою рукопись, чтобы он показал её издателю. День и время были назначены. За неделю до нашей встречи я узнаю, что ровно в этот же день и в этот же час на книжной выставке будет презентовать свою книгу внук Эрнеста Хемингуэя — Джон.
Мир рушится, жизнь кажется тленом, а гамлетовский вопрос «Быть или не быть» — детским лепетом — ведь он не был в том положении, в котором оказалась я.
Полагаю, вы уже поняли, что я выбрала. Решив, что если мой роман гениальный — мир рано или поздно о нём узнает, а вот встречи с потомками всемирно известных (да ещё и любимых) писателей случаются, дай бог, раз в жизни.
После основной части пробиться к Джону были невозможно: его обступили для фотографий и автографов. А потом нас и вовсе попросили скорее покинуть зал, потому что павильон ВДНХ уже закрывался.
На следующий день я нашла Джона в Инстаграме, подписалась на него, и он ответил на мои сториз с ним — коротко и лаконично — cool. Я решила, что это знак и предложила встретиться для интервью. Джон ответил, что они с супругой уже в Амстердаме — ждут пересадки — но он с радостью ответит на мои вопросы по почте. Так всё и произошло.
В общем, не буду вас томить.
О вопросах гендерной идентичности в семье Хемингуэев, любовном треугольнике Эрнеста, об ответственности писать под фамилией деда, а также — получают ли потомки известных авторов гонорары за произведения своих предков — читайте в нашем интервью.
Джон, расскажите немного о себе. Чем вы сейчас живёте? Чем занимаетесь? Что, в целом, представляет ваша жизнь?
Что ж, мне 58 лет, я живу в Монреале (Канада) со своей женой Кристиной и дочерью Джеки. Я писатель и журналист. Перед тем, как переехать в Канаду, я 22 года прожил в Европе, преимущественно в Италии. Родился и вырос я в США. Я люблю рыбалку и охоту, и, конечно же, литературу.
Когда и в каком возрасте вы начали осознавать, что вы внук всемирно известного писателя?
Я думаю, что мне было около 10 лет, когда мне впервые кто-то сказал, что Эрнест Хемингуэй — мой родственник. Не могу сказать, что тогда я придал этому какое-то больше значение. Настоящим Hemingway Hero (это непереводимое устойчивое сочетание, которое пошло от code hero, описываемого самим Эрнестом в «И восходит солнце»; затем его подхватил Филип Янг, один из первых серьёзных литературных знатоков, ещё при жизни Эрнеста, и закрепил его как общий термин, описывающий типичного литературного героя из романов Хемингуэя — прим. автора) для меня в то время был мой отец. И до того, как я не начала в подростковом возрасте читать его книги, он, как личность, мало что для меня значил.
На встрече с читателям в Москве вы сказали, что в вашей семье особо не говорили про Эрнеста. С чем это было связано?
Думаю, причины было две: во-первых, они не хотели обременять меня его легендарной славой; а во-вторых, в отличие от широкой публики, они его знали лично, выросли рядом с ним, и, полагаю, отчасти просто хотели сберечь воспоминания о нём внутри семьи. Кроме того, родители, возможно, думали, что мальчишкой я не так уж им и интересовался, даже в те моменты, когда вопросы я всё-таки задавал.
Расскажите о вашей книге Strange Tribe: A Family Memoir? Когда планируется публикация в России?
Strange Tribe (дословный перевод: «Странное племя» — прим. автора.) — выражаясь простым языком — семейные мемуары. По большей части это биография моего папы — доктора Грегори Хемингуэя — младшего сына Эрнеста. Но, естественно, чтобы рассказать историю моего отца и про его, на первый взгляд, кардинальное отличие от Эрнеста, мне нужно было лучше изучить его прошлое, то есть ближе «познакомиться» с его родителями.
Ни для кого не секрет, что мой папа известен не только тем, что был сыном Эрнеста Хемингуэя, но ещё и тем, что начиная с 12-ти лет он любил переодеваться в женскую одежду, а в 60 сделал операцию по смене пола. И большинство людей, когда узнают это, часто говорят мне: «Окей, Джон, твой отец — это твой отец, и мы знаем, как ты его любишь, но, честно говоря, мы не думаем, что между твоим отцом и дедом так уж много общего».
Да и я думал так же, прежде чем начал своё исследование. Я полагал, как и большинство моих родственников, что отец был «паршивой овцой» семьи Хемингуэев.
Стоит также сказать, что объективно подходить к вопросу гендерных проблем моего родного отца — и их возможную связь с моим дедом — было крайне трудно. Я боялся обнаружить скрытое сходство между моим отцом и дедом, что означало бы, что со времен эти качества проявятся и во мне. Я боялся копнуть глубже, посмотреть правде в глаза.
В итоге, я обнаружил немало сходства между ними. Что они оба были одержимы поиском точки соприкосновения мужчины и женщины. Где заканчивается мужское, начинается женское, — и наоборот. Где эта точка гармонии и баланса между полами?
Будучи писателем, мой дед исследовал эту тему в своих произведениях: как в коротких рассказах, так и в романах. А отец, будучи врачом, экспериментировал с собственным телом, перевоплотившись в женщину, по крайней мере, анатомически.
Что касается публикации Strange Tribe в России, мы все еще находимся в поиске подходящего издателя.
В Википедии о вас написано, что вам приходилось непросто в детстве из-за психического здоровья ваших родителей, поэтому вы довольно рано уехали из дома, чтобы дистанцироваться от них. Что вас в итоге смотивировало написать такую непростую книгу Strange Tribe: A Family Memoir? Ведь это не просто «возвращение в семью», но и глубокое изучение сложных и непростых семейных тем?
Всю жизнь мой отец страдал из-за проблем, связанных с его гендерной идентичностью. Да, я никак не могу изменить всё то, через что он прошел, но мне хотелось хотя бы посмертно восстановить его человеческое достоинство.
Как вы относитесь к вашей бабушке Полин Пфайфер? Ведь она фигура неоднозначная. С одной стороны — многие говорят об её огромном вкладе в развитие творчества Хемингуэя, о поддержке, которую она оказывала Эрнесту, в том числе финансовую, с другой — о том, что она разлучила их с Хэдли Ричардсон и была не такой уж доброй и благородной.
Я никогда не виделся со своей бабушкой лично, поэтому не могу сказать, каким именно человеком она была. Помню, как мой отец говорил, что у Полин не был развит материнский инстинкт (моего отца растила няня по имена Ада). Но это было абсолютно нормально для богатой женщины того времени, а семья Пфайферов была очень и очень обеспеченной.
Эрнест отзывался жёстко о большинстве своих бывших жен; вероятно, и Мэри постигла бы та же участь, если бы они успели развестись.
Не думаю, что моя бабушка имела какое-то особое влияние на деда. Эрнест был уже не ребёнком, расставаясь со своей первой женой. Он был взрослым. И если он ушёл от Хэдли, то явно не из-за Полин, а потому что сам того желал. Я считаю его не жертвой в этой истории, а вполне добровольным участником процесса.
Какие были воспоминания вашего отца Грегори о своей матери Полин?
Мой отец мне практически ничего не рассказывал о своей матери. Но при этом он писал про неё в своих мемуарах, которые были опубликованы в середине 70-х.
Какая из жён Эрнеста вам больше всего симпатизирует? Насколько помню, в переиздании «Праздника, который всегда с тобой» сам Эрнест пишет, что Хэдли была его настоящего любовью. А как вы думаете?
За всю свою жизнь я видел только последнюю жену Эрнеста — Мэри. Мне тогда было 10 лет, мы встретились в в Кетчуме, Айдахо (последнее место жительство Эрнеста, в этом же доме он застрелился — прим. автора) Она была очень мила со мной.
Самой знаменитой из всех была третья жена Эрнеста — журналистка Марта Геллхорн. Она была любимицей моего отца. После развода с Эрнестом, когда Марта переехала жить в Лондон, Грегори часто её навещал.
Хотя если мой дед писал, что Хэдли была его настоящей любовью, то, пожалуй, так оно и было.
Очень долгое время считалось, что Полин стало плохо, и она умерла после того, как ей позвонили из полиции и сказали, что арестовали Грегори, который ходил переодетым в женщину. Действительно ли это так?
Много лет Полин страдала (сама того не зная; медицина еще не была на должном уровне) от редкой формы рака: рака гипофиза. При таком заболевании сильный стресс может приводить к экстремально высокому кровяном давлению, а следовательно к смерти.
Когда полиция связалась с Полин, она навещала свою сестру в Сан-Франциско. Вызволив моего отца из тюрьмы, она тут же позвонила Эрнесту в Гавану, чтобы поставить его в известность о случившемся. Эрнест отреагировал крайне агрессивно, сказав, что это она ответственна за деградацию Грегори. Вскоре после этого телефонного разговора ей стало плохо, её отвезли в больницу, где она умерла от сильного кровотечения.
В своей книге Strange Tribe: A Family Memoir вы пишете об отношения Грегори и Эрнеста. А какими были ваши отношения с отцом?
Когда я был ребёнком, у нас были хорошие взаимоотношения, но они испортились, когда я стал старше. У моего отца было биполярное расстройство и многое из того, что он делал, я воспринимал на свой счёт, а не как проявление его болезни. К концу его жизни мы решили наши разногласия — и были в хороших отношениях.
Расскажите, какие у вас были и есть отношения с родственниками по отцовской линии? С остальными потомками Хемингуэя?
Нас много — и у всех нас тёплые взаимоотношения. Мы видимся не очень часто, потому что все живём далеко друг от друга. Северная Америка, как и Россия, необъятна.
На встрече в Москве вы также сказали, что в вашей книге Strange Tribe: A Family Memoir вы раскрываете тему гендерной идентификации, и что поиски в себе мужского и женского — это то, что объединяло Эрнеста и Грегори. В биографии Хемингуэя, которую написала Мария Дирборн, также рассказывается о том, что Хемингуэй любил женщин со стрижками под мальчиков, и что с женой Хэдли они специально стриглись под одну длину. Также помню выдержки из переписок Эрнеста с Мэри Уэлш, где он называет её мальчиком. Как вы думаете, была ли нарочитая мускулинность Эрнеста — попыткой всячески скрыть свои интересы вопросами гендерной идентичности? Ведь тогда бы это все восприняли неверно, и скорее бы всего просто назвали его геем.
Не думаю, что Эрнест пытался скрыть свой интерес к гендерной проблеме. Его посмертный роман «Райский сад» (1986), к примеру, рассказывает историю молодой пары, которая довольно активно экспериментирует с гендерной идентичностью в своих отношениях.
Да, я не думаю, что он пытался что-то скрыть. Он писал о гендерной неоднозначности уже в 1920-х годах в своих коротких рассказах.
Как вы думаете, Эрнест замечал в Грэгори те же черты, что были и в нём самом? Касательно гендерных вопросов.
Думаю, Эрнест понял, что его сын был похож на него, когда увидел, как Грегори натягивает чулки Марты Геллхорн. Позже он сказал моему отцу так: «Гиги, мы с тобой произошли от очень странного племени». В тот момент мой отец осознал, что между ними была особенная связь.
Вы тоже писатель. Когда и как вы обнаружили в себе тягу к письму?
Я понял, что хочу стать писателем, когда мне было тринадцать лет. Как раз в то время я начал читать книги деда, и был поражен тем, что человек такого великого таланта был как-то связан со мной. И в то же время, меня пугала мысль, что теперь мне придётся соответствовать этому уровню. Конечно, до раскрытия своего собственного голоса мне было ещё далеко. Но именно этот процесс помог понять, что писать я могу только, как Джон Хемингуэй, и никто иной; Эрнест был в своей лиге, а я — в своей. Но это осознание пришло ко мне только ближе к 30-ти.
Чувствуете ли вы какой-то груз ответственности, когда пишете под фамилией Хемингуэй?
Бремя ли это, быть писателем с фамилией Хемингуэй? Единственный моё бремя в том, чтобы писать достойно, и, честно говоря, этого более чем достаточно.
Что вообще для вас значит быть внуком Эрнеста Хемингуэя?
Я очень горжусь своим дедом; и то, что я его внук, — это часть меня и моей жизни. Думаю, так же и у многих других людей, для кого его предки что-то значат.
Получают ли потомки известных писателей какие-то отчисления за переиздания и продажу произведений своих предков? Или же это, как в случае со Львом Толстым, со временем становится всемирным культурным достоянием?
Да, моя семья все ещё получает роялти с авторских прав.
В книге Марии Дирборн много говорится о том, что Эрнест Хемингуэй (что, в принципе, свойственно многим писателям) был патологическим лжецом. Что он очень часто выдумывал того, что не было. Так ли это? И если да — это было просто свойством его личности или следствием проблем с психикой?
Конечно, если ты писатель, то сочинять истории — это часть твоей профессии. Тем не менее, я думаю, что мой дед был честным там, где нужно было сказать правду.
Вероятно, это глупый вопрос, и на него нет однозначного ответа, но как вы думаете, в чём феномен такого колоссального литературного успеха Эрнеста?
Думаю, что Эрнеста все еще читают сегодня, поскольку ему есть что сказать новым поколениям. Это говорит многое о величии писателя.
Ваша жена Кристина — русская, что делает семью Хемингуэев чуть ближе к России, поэтому не могу не спросить. Как вы познакомились?
С Кристиной мы познакомились в Памплоне во время фиесты «Сан Фермин» в июле 2014 года. У нас есть общий друг, молодой юрист из Москвы, Владимир, и он умудрился убедить её составить ему компанию перед встречей со мной. И хоть Кристина никогда и не была такой уж большой поклонницей моего деда и его книг (что мне определённо нравится в ней), она согласилась. И так, слово за слово, одно-другое — и 7 октября 2016 года мы поженились.
Фото: Татьяна Маньяни
Вы планируете ещё посетить Москву?
Обязательно! Москва — удивительный город. Мне очень понравилось здесь в прошлом сентябре, когда я приезжал на встречу с читателями. Надеюсь, что в скором будущем мы с Кристиной снова прилетим в ваш город.
Большое спасибо Кристине Хемингуэй за предоставленные фотографии и помощь с переводом.