Третий раз за неделю я заказывала доставку «Макдональдса». Я не любила картошку фри, как и кока-колу, но если заказываешь «Маккомбо», то Шримп Ролл выходит дешевле, чем если покупать его отдельно. Поэтому — картошку с сырным соусом и колу со льдом, пожалуйста.
Приложение показывало, что курьер будет через 45 минут — как раз хватит, чтобы успеть доделать ничего.
Полежав немного на диване и полистав ленту «Инстаграма», я пошла чистить зубы. На улице темнело, голова была грязной, на мне болтались растянутые треники, и я решила хотя бы минимально привести себя в порядок перед встречей с курьером.
Был второй день месячных и пятый — отпуска. Кто-то едет на природу, летит в Европу, да хотя бы ходит в музеи или гуляет по Москве, я же восстанавливаю силы исключительно моральным и биологическим разложением. Еда, кровать, «ютьюб», возможно, мастурбация, если нет месячных. Ну а так как они были, то в этот раз я сублимировала плотские утехи «Макдаком».
Я сплюнула то, во что превратила зубную пасту щётка, прополоскала рот, умыла лицо водой и только выключила кран, как услышала в коридоре кряхтение.
Из спальни, переваливаясь с бока на бок, лениво плёлся Кафка. Моя собака была породы французский бульдог, но если в ней и было что-то от француза — то снобизм и высокомерие. Иногда мне казалось, что если бы вместо корма я давала ему камамбер с багетом, то он спрашивал бы, почему без бокала вина. Я не рисковала вводить всё это в рацион пса, поэтому Кафка, названный в честь далеко не французского писателя, ел обычный собачий корм, а мною воспринимался исключительно как человеческая личность, заточенная в теле бодипозитивного бульдога.
Зевнув, Кафка сел в прихожей напротив двери, и это означало, что либо мы идём гулять, либо в скором времени мне придётся вытирать лужи и ликвидировать кучи. Кафка не любил терпеть.
Я взяла телефон. Приложение показывало, что курьер будет через полчаса. С Кафкой за полчаса я бы не управилась: пока эта собака обнюхает все новые запахи двора, которые появились за последние шесть часов, что его не было на улице, домой вернуться было невозможно.
Я поняла, что ничего, кроме уговоров и манипуляций, не остаётся. Сев на корточки, я потеребила пса за складчатые и немного слюнявые щеки: «Мистер Кафка, Францик, любовь моя, потерпи полчасика, мне принесут еду — и пойдём гулять. А потом вместе поужинаем, хорошо?»
В ответ я услышала недовольное кряхтение.
«Ну Кафка, ну сладкий…»
Снова кряхтение, но уже чуть тише.
«Так, хорошо. Ты ждёшь полчаса, а я веду тебя к канаве».
Кафка вскочил на лапы и интенсивно завертел своим крошкой-хвостиком. Переговоры прошли успешно.
Вставая с корточек, я почувствовала, что пора сменить тампон. «Отлично, — подумала я, — значит, гулять с Кафкой пойду со свежим. Точно не протеку».
Я пошла в туалет и вытащила старый тампон, который, к слову, выскользнул довольно легко. Это были приятные ощущения — другое дело, когда он идёт туго и болезненно. В такие моменты меня искренне удивляло, как женские половые органы одновременно могут быть источником такого большого наслаждения во время секса, оргазма и такой сильной боли в менструацию, схватки, роды. Размышляя над этим во время замены тампона, я вспомнила о Феде и нашем сексе около месяца назад.
Мы выпили бутылку зинфанделя и, раскрепостившись, предались разврату на том же диване, где я разлагалась последние пять дней.
С Федей классно заниматься сексом. Он не сильно опытный, но умеет отдаваться страсти. Такая вот у нас френдзона.
Когда я натягивала треники, то увидела на штанах красное засохшее пятно. Треники были классные, «Найк», семь тысяч, не хухры-мухры. Досада длилась пятнадцать секунд — пока её не перебил звонок мобильного.
— Да, — ответила я, прижав телефон щекой к плечу, и принялась мыть руки под краном.
— Здравствуйте, это курьер. Я тут не могу понять, где ваш дом, навигатор дорогу странно показывает.
Ничего удивительного. Мой дом был зарыт глубоко в переулки и дворы: добраться можно, вернуться — вряд ли.
— Так, давайте я вас встречу, — предложила я, мысленно проложив маршрут до точки невозврата курьеров через любимую канаву Кафки.
— Давайте.
Я объяснила курьеру, где буду его ждать, и пошла надевать на собаку свитер и шлейку. К вечеру похолодало.
***
Мы с Кафкой стояли на лестничной клетке и ждали лифт. Кафка в своём милом зелёном свитере недовольно кряхтел: даже такое незначительное ожидание выводило его из себя.
— Малыш, сейчас поедем, — только и успела сказать я, как перед нами открылась дверь лифта, где стояла Фенька — бабка-консьержка, которая во всё совала свой нос.
— Ой, это кто у нас тут такой! — пискнула она, увидев Кафку.
Кафка, высоко задрав нос, зашел в лифт и демонстративно повернулся лицом к закрывающейся двери и жопкой к Феньке. Общаться с теми, кто ему неприятен, даже из вежливости, было не в его правилах.
— Здрастье, — пробормотала я и так же повернулась лицом к двери: ехать было три этажа.
— Ой, ты чего же это! — запричитала Фенька. — А ну-ка вернись домой, ты же протекла, надо штаны переодеть!
Чёрт. Чёрт. Чёрт. С этим курьером я совсем забыла про пятно на штанах! А Фенька совесть потеряла, такое говорить.
— Со мной всё нормально, — пробурчала я.
— Какой «нормально»? Вся задница в крови! А если парень какой увидит? Ну-ка быстро домой!
Дверь лифта открылась, а следом за ней мой рот, чтобы послать Феньку куда подальше, только делать этого мне не пришлось. Кафка резко повернулся к ней и залаял. Францик. Мой мальчик.
— Ай, ой, ай, держи его! — заверещала Фенька.
Я зло ухмыльнулась и, немного помучив её, сказала Кафке: «Пойдем». И мы пошли — к точке невозврата через вонючую канаву.
***
Мы дошли до проезжей части. Курьер еще не подошёл. Кафка же был доволен; запах канавы ещё долго будет стоять в его крошечных по сравнению с остальной мордой ноздрях. Только я полезла в карман своих запятнанных штанов, чтобы позвонить курьеру, как увидела его на горизонте, спешно идущего от метро. Я подняла руку, он поднял свою в ответ, Кафка утвердительно рыкнул.
— Извините, — сказал запыхавшийся курьер, снимая со спины зелёную сумку с заказами, — вышел не в ту сторону.
— Не страшно, — ответила я.
Крошечные ноздри Кафки с любопытством зашевелились, словно он принимал тяжелое решение: стоит ли принюхаться к курьеру или продолжить наслаждаться ароматами канавы, которые ещё стояли у него в носу? Через мгновение Кафка недовольно хрюкнул куда-то в сторону — что означало лишь одно: он решил остаться верным канаве.
Мне вручили два пакета, один с колой, другой с едой — и мы попрощались.
Подходя к дому, я бросила взгляд на свой этаж. «Чёрт, опять не выключила свет», — подумала я, а через мгновение меня парализовал ужас… Я резко зажмурила глаза и открыла их снова. Нет, мне не показалось.
В моей квартире кто-то был. Да не просто кто-то, а целая компания. Я не знала, что делать. Сначала захотелось побежать внутрь — и разобраться, какого чёрта? Но злость быстро сменилась страхом: кто эти люди? Что у них на уме?
Я присмотрелась. Все выглядело так, будто в моей квартире устроили вечеринку с размахом: по комнате летало что-то наподобие конфетти и красной мишуры, люди ходили туда-сюда, держа в руках бокалы, а может, и не ходили — но какое-то движение точно было. У окна стоял один человек в красном.
Не придумав ничего лучше, я позвонила Феде. Он самоотверженно был во френдзоне уже несколько лет, а значит на него можно было положиться.
Я пошла к своему подъезду: под мышкой еда, в руке телефон; притихший Кафка смирно шёл рядом.
Гудки прервал мужской голос.
— Да.
— Федь, у меня проблема.
— Что случилось?
— Ко мне домой кто-то пробрался.
— Что?! Ты вызвала полицию?
— Нет, и ты не вызывай, я не знаю, что все это значит. Приходи скорее.
Я положила трубку. Зайдя в подъезд, села на кресло рядом с будкой консьержки. Фенька прилипла к телевизору и даже меня не заметила. У меня тряслись руки, Кафка лёг рядом и положил подбородок мне на кроссовок. Может, Федя прав и надо вызвать полицию? А вдруг мне показалось? В конце концов, меня не было дома чуть больше получаса, за это время просто невозможно пробраться в чужую квартиру и закатить там вечеринку. Да и кому это нужно?
Несмотря на довольно здравые мысли, я чувствовала, как меня парализовал страх: сил выйти на улицу снова посмотреть на окна или, чего хуже, подняться в квартиру, не было. Ничего, скоро придёт Федя, он живёт в соседнем дворе. Федя придёт — и всё будет хорошо.
***
Фенька пропустила, не глядя, несколько человек. Она не замечала и меня, но как в подъезд зашёл Федя и поцеловал меня в щёку — консьержка, конечно же, увидела.
— Эх ты! — выглянула она из-за двери. — Я же говорила!
В этот момент Фенька повернулась боком и указала ладонью на свой зад, как бы подразумевая мой, а потом постучала по голове.
— Здравствуйте, — сказал воспитанный Федя.
— Здравствуйте, — улыбнувшись, прошипела она, пристально следя за каждым жестом, прислушиваясь к каждому слову.
Вот змеюка! Все запоминает, чтобы потом сплетничать.
— Федь, пойдем. — Я встала с кресла и пошла к лифту; за мной последовали Федя и Кафка, которые за секунду до этого тепло друг друга встречали: один теребил другому щёки, а второй это делать позволял. Кто есть кто, догадаться не сложно.
— Так что стряслось? — спросил Федя.
— Слушай, — мы зашли в кабину лифта, — я пошла встретить курьера, подхожу к дому — и вижу, что в мой квартире кто-то ходит. Если точнее, тусуется.
— Как это тусуется? — Федя сдвинул брови.
— Не знаю. Мне стало страшно, и я зашла в подъезд подождать тебя.
— Они ещё там?
— Не знаю. Ты не видел ничего, когда подходил?
— Нет, у тебя даже свет не горел.
Его последняя фраза как обухом по голове: я что, с ума сошла? Надеюсь, Федя был прав и мне это все показалось. Пусть уж лучше так, чем кража со взломом или… вечеринка со взломом?
Мы вышли на моём этаже. Я посмотрела на входную дверь, и сердце упало в пятки. Мне было страшно возвращаться домой. Разве бывает что-то страшнее, чем момент, когда твой дом перестаёт быть безопасным местом? Где же тогда безопасно?
Федя решительно подошёл к двери и дёрнул за ручку. Дверь была заперта. Надеюсь, не изнутри.
— Дай ключи, — сказал Федя.
Я засунула руку в карман треников и протянула ключи Феде. Кафка в этот момент недовольно закряхтел: в моей жизни появился ещё один мужчина, раздающий команды, и для него это было неприемлемо. «Кафка, имей совесть», — сказала я, и он притих. Точно не потому что понял свою неправоту, — скорее, потому что Федя был не таким уж плохим человеком. Так уж и быть, пусть разок-другой отдаст команду.
Федя повернул два раза ключ в замке и обратился ко мне:
— Стойте тут. Если я закричу или еще что, сразу идите вниз и вызывайте полицию.
— Хорошо, — ответила я.
Кафка смиренно молчал. Федя зашёл в квартиру. Свет не горел. Звуков не было. Я стояла у входа, затаив дыхание, Кафка тоже как будто не дышал.
Не прошло и минуты, как вернулся Федя: «Заходите, никого».
У меня одновременно как отлегло, так и «прилегло».Что это тогда было? Я точно видела людей и вечеринку в своём окне. Или нет?
***
Чтобы я окончательно успокоилась, мы вместе с Кафкой и Федей прошлись по всем комнатам, заглянули во все шкафы, под кровать и даже в отсек для постельного белья в диване.
— Что это? У тебя все в порядке? — спросил Федя, когда я в очередной раз наклонилась, чтобы найти следы вечеринки — ну, например, под комодом.
— Где? — спросила я, не сразу поняв о чём он.
— Ну, сзади, на штанах, — сказал Федя, смутившись.
Господи, я когда-нибудь переодену эти штаны? Уже второй раз забыла про кровавое пятно.
— А, да так, месячные. Протекла.
— Понятно.
— Ты как будто сам не догадался?
— Не знаю… — Федя звучал растерянно. — Догадался, но уже после того, как увидел, удивился и задал вопрос.
— Ладно, пойдём есть, — сказала я. — Поделюсь с тобой картошкой фри.
***
Мы лежали на диване, смотрели «Половое воспитание» и доедали оставшуюся пиццу. Картошкой и Шримп Роллом не наешься, поэтому мы заказали большую «Пепперони» в пиццерии неподалёку, где знали дорогу до моего дома. Хватит прогулок и галлюцинаций на сегодня. Ещё мы откупорили бутылку шираза — и нервная система потихоньку начала стабилизироваться.
— Каково это? — Федя поставил на паузу сериал. — Месячные? Как это?
Уже в третий раз за вечер я вспомнила о своих штанах и пятне, с которыми я всё никак не могла разобраться. Сейчас, по крайней мере, потому, что у меня просто не было сил.
— Представь, что раз в месяц в определённые фазы у тебя из пениса течёт кровь, и ещё болит весь низ живота и поясница.
— Жесть, — сказал Федя, рефлекторно схватившись за пах и поморщившись.
— А ещё, бывает, за несколько дней до этого ты весь отекаешь, постоянно жрёшь, и выбесить тебя может буквально что угодно.
Федя молчал, в его глазах была смесь ужаса и восхищения. На несколько секунд повисла пауза.
— Ты останешься? — спросила я.
— Если ты хочешь, то да.
— Хочу. Одна я здесь не буду ночевать.
— Хорошо, но где-то в девять утра мне надо будет уйти.
В этот момент из соседней комнаты к нам пришёл Кафка. Сзади у него что-то болталось.
— Что это у тебя тут? — Когда пёс подошёл ближе, я поняла: к его лапе прилип маленький кусочек красной мишуры. — Где ты это зацепил?
Через мгновение внутри всё похолодело. Похожая мишура летала по комнате, когда я видела с улицы вечеринку в своём окне.
— Такая же мишура летала по комнате, когда я видела с улицы вечеринку в своём окне, — повторила я мысль вслух.
— Что? — спросил Федя.
Я повторила во второй раз.
Федя вскочил с дивана, подбежал в Кафке и осмотрел его. Тот замер.
— Ты как, малыш, в порядке? — ощупывал Федя пса. — Где ты был?
Он провёл ладонью по морде Кафки, и та оказалась влажной от воды.
— Значит, ты с кухни.
Федя встал с пола и вышел из комнаты. Я сползла на пол и обняла Кафку. Мне было страшно.
Через минуту Федя вернулся с целым клубком красной мишуры в руках. От ужаса я приложила ладонь к губам: это точно не принадлежало мне и не могло находиться в моей квартире.
— Что это? — спросила я.
— Мишура, — невозмутимо ответил Федя.
— Ты не понимаешь?! — разозлилась я.
— Чего?
— Я не знаю, откуда она, я её не покупала!
— Ты уверена? — спросил Федя и мягко улыбнулся.
— О чём ты?
— Пойдём, — протянул он мне руку.
Я замешкалась. Кафка, хрюкнув, посмотрел на меня, на Федю, на меня, снова на Федю и в итоге уставился на меня в ожидании решения.
— Хорошо. — Я протянула Феде руку в ответ и встала с пола.
Пока мы шли до кухни, моё сердце мазохистски ударялось о левое ребро. Казалось, ещё секунда, и я умру от ужаса.
Однако ни смерти, ни ужаса не наступило. Между кухней и коридором с антресоли свисала мишура — и торчала верхушка новогодней ёлки. В голове ожили воспоминания, как вчера с другой стороны шкафа я запихивала наверх старые пустые чемоданы. Видимо, дверца не выдержала напора, — и новогодние предметы повалились наружу. Среди них оказалось много красной мишуры. И я вспомнила: почти год назад у меня была идея украсить ёлку только красными игрушками и мишурой, я все закупила, но в итоге даже не стала её доставать.
— Прости, Федь, — сказала я, — совсем забыла про неё.
— Все хорошо. — Федя собрал с пола остатки выпавшей праздничной утвари и запихнул обратно наверх.
— Как мы не услышали, что дверь открылась и всё попадало?
— Ну, выпала только мишура, поэтому неудивительно.
Я ничего не ответила Феде. Он был прав.
***
Мы втроем спали на моей кровати. Кафка захлёбывался ревностью, поэтому лёг аккурат между мной и Федей. Кого к кому он ревновал — непонятно, но он мог допускать только те любовные комбинации, в которых присутствовал сам. Остальное он не приемлел.
Когда мы зашли в спальню и я, сбросив на пол одежду, забралась под одеяло, — я вспомнила, что на ночь нужно поставить «двойную защиту». Я лениво выбралась из-под одеяла обратно и поплелась в ванную, совмещённую с туалетом. Достав тампон и выкинув его в мусорное ведро, я вытащила из тряпичного мешочка менструальную чашу, которую сегодня утром дезинфицировала в растворе хлоргексидина. Когда приноровишься, чаша входит легко и быстро «присасывается» к стенкам влагалища. Значит, можно крепко спать до утра. Так как это был второй день месячных и защита была нужна усиленная — на всякий случай я приклеила прокладку normal к чёрным трусам.
Когда я вернулась обратно, Федя лежал в темноте; его лицо подсвечивалось телефоном. Кафка тихо хрюкнул, приподнял голову и, увидев меня, удобно устроился, положив на живот Феди подбородок.
Для нас с Федей было нормальным ложиться спать вместе. Даже без месячных и полтергейста мы могли просто лечь рядом и уснуть: без лишних мыслей, охваченные исключительно желанием спать.
Мы лежали на кровати — посреди ночи и квартиры, которая ещё утром была моим островком безопасности, а сегодня стала главным источником страха и тревоги, — и каждый витал в своих измерениях. Кафка видел собачьи сны, Федя — человечьи, я же лежала и прислушивалась к каждому шороху.
Что всё это было? Я даже не знала, чего я больше боялась: посторонних людей в своей квартире или того, что мне это всё, вероятно, показалось?
Чем больше я думала о произошедшем, тем сильнее ощущался спазм в низу живота. Принимать «Нурофен» не хотелось, я сегодня пила вино.
Не зная, как расслабиться, чтобы в конечном счете уснуть, я легла на спину, закрыла глаза и попробовала считать овец. У меня это никогда не получалось: овечки не хотели чинно подходить к забору и перепрыгивать через него. Они то толкались рядом, то неслись на него толпой, то застревали на нём одна за другой. В итоге я сбивалась со счёта, не понимала, как их угомонить, и, замучившись, просто засыпала. Может, в этом и задумка? Пока приструнишь всех овец в своей голове — устанешь и уснёшь. К слову, так оно и произошло.
***
Федя проснулся в начале девятого; за ним встал Кафка, а после и я, потому что на кухне было слишком шумно: то Федя кофе варил, то Кафка воду лакал.
Я встала с кровати, потянулась — и пошла к ним. Увидев, что я встала, Федя сделал кофе и на меня. Тем временем я извлекала из себя менструальную чашу, вылила её содержимое, промыла, поместила в специальную кружку и залила хлоргексидином. Взамен ничего вставлять не стала, а просто оставила прокладку, которая, о, везение, была чистой.
Через несколько минут после моего ежемесячного morning routine мы сидели на кухне, пили кофе, ели яблоки — единственное, что было у меня дома из еды, — и даже не думали о вчерашнем. Всё было хорошо.
Федя собрался уходить, а Кафка — чего и следовало ожидать, — сел у выхода с немым требованием вывести его на улицу. Мы решили выйти все вместе: и Федю проводить, и Кафку опорожнить.
Когда я надевала на собаку шлейку, затем на себя — кроссовки и куртку — то начала чувствовать, как в солнечном сплетении щекочет страх: вдруг я выйду, обернусь, а в окне опять будет вечеринка?
Я озвучила Феде свою мысль.
— Не будет, я тебе обещаю, — ответил он, выходя из квартиры.
— Федь, так что это всё-таки было?
Мы вышли на лестничную клетку, и пока я закрывала дверь на ключ, Федя с Кафкой на поводке пошёл к лифту.
— Я не знаю.
— Ты думаешь я сумасшедшая?
— Не думаю, — сказал он, двери лифта открылись, и мы зашли внутрь. — Если ты это видела, значит, ты это видела.
Мы замолчали, говорить было лень, несмотря на кофе — сон ещё не до конца выветрился. Внизу уже сидела Фенька; она что-то хотела нам сказать, но мы слишком быстро прошли мимо. Меньше всего сейчас хотелось говорить с ней.
Когда мы отошли несколько метров от подъезда, Федя остановил меня и взял за плечи.
— Что? — спросила я.
Кафка тоже недовольно хрюкнул: до его любимого места для первого мочеиспускания оставалось несколько метров. Почему мы остановились сейчас?
— Обернись, — сказал Федя.
Внутри всё замерло, а потом упало. Неужели кто-то снова был в окне?
— Зачем? — тихо спросила я.
— Просто обернись, пожалуйста. — Голос Феди звучал спокойно, это обнадёживало.
Собравшись с силами, я медленно развернулась, но смотрела ровно перед собой. Храбрости поднять глаза не хватило.
— Посмотри наверх.
— Федь, что там? Там опять кто-то есть? Я боюсь.
— Именно что никого нет.
От сердца отлегло. Я выдохнула. Вдохнула. И — подняла голову. В моих окнах не было никого и ничего, кроме штор.
— Видишь, всё в порядке, так что не переживай.
Федя обнял меня за плечи и, кажется, вдохнул запах моих волос. Я задумалась: когда я последний раз их мыла? А, впрочем, неважно. Раз нюхает, значит, всё нормально.
Мы проводили Федю до дороги, и он пошёл домой. Его дом находился через один двор от моего. Кафка уже сделал свои дела и теперь тянул меня домой. По утрам он не любил сильно разгуливать, так как предпочитал по возвращению домой досыпать своё.
На подходе к дому в кармане завибрировал телефон. Федя написал: «Отпишись, как до дома дойдешь». Я ответила: «Хорошо, уже подходим» — и убрала айфон в карман, на автомате бросив взгляд на окна. Я оцепенела. В окне снова кто-то был, но теперь это напоминало не вечеринку: несколько людей в красном стояли у окна и о чём-то говорили между собой.
Глаза наполнились слезами, руки затряслись, ноги стали ватными. Кто они? Что им нужно? Не понимая, что делаю, я достала из кармана телефон и дрожащими руками начала снимать на видео своё окно. Я не сошла с ума: люди были на экране телефона, значит, их должна видеть не только я. Они стояли и не обращали на меня внимания, полностью поглощённые беседой.
Сняв видео, я сразу же набрала 02. «В мой дом кто-то пробрался, приезжайте скорее», — выдохнула я. Узнав мои данные, мне сказали, что наряд будет через 10 минут. Я снова зашла в подъезд — смотреть на окна было невыносимо.
Увидев меня, на этот раз Фенька сразу выскочила из своей будки.
— Что случилось? — спросила она, глядя в моё заплаканное лицо.
— Жду полицию. В моём доме кто-то есть.
— Как так?
— Идите посмотрите в окно. Они там стоят. — У меня не было сил вдаваться в подробности.
— Ой-ой-ой! Горе какое… — с этими словами консьержка вылетела из подъезда. Она прекрасно знала, где мои окна, потому как жила надо мной.
Через минуту женщина вбежала обратно.
— А кто это такие? Что они там стоят? Все в красном, — тараторила Фенька с выпученными глазами.
— Что? Вы тоже это видите? — Я почти поверила, что людей в своей квартире вижу только я.
— Ну так да, стоят трое у окна. Пошли, поднимемся…
— Как?.. Подождите… Мой друг их не видел… Ерунда какая-то. Мне это не кажется, правда?
— Не кажется. Все, я пошла! Безобразие! Нахалы!..
— Нет, не ходите! Дождёмся полиции, они скоро приедут.
Фенька недоверчиво на меня посмотрела.
— Ну ладно, твоё дело… Ты не плачь, деточка. И псину свою держи на поводке крепче, не нравится она мне.
Кафка возмущённо рыкнул, а потом даже гавкнул — что делает редко, только если сильно недоволен. Я не стала отвечать на её комментарий и объяснять, что, как минимум, Кафка — это «он». Не до того сейчас.
Радовало то, что я не одна это видела. Значит, я не сошла с ума.
Наряд полиции, как и обещали, приехал через 10 минут. Ну как «наряд»… Их было двое, сержант Торопыга и младшая сержантка Брусникина. Когда они зашли в подъезд, мы обрисовали им ситуацию. В основном говорила Фенька, как всегда, знающая всё лучше всех.
— Сержант Брусникина, проверьте окна объекта, — сказал Торопыга.
Красавица Брусникина вышла на улицу и вернулась меньше чем через минуту.
— В окне стоят три человека в красном, товарищ сержант.
Я едва сдержалась, чтобы не завопить от радости: если это видит и Фенька, и Брусникина, значит, мне совершенно точно не кажется.
— Что? Просто стоят?
— Да.
— Бред какой-то, — сказал сержант. — Пойду сам посмотрю. Зачем пробираться в чужую квартиру, чтобы просто стоять у окна? Идиотизм.
Торопыга вышел из подъезда. Мы с Брусникиной и Фенькой переглянулись.
— Славный пёс, — сказала сержантка.
— Спасибо, — ответила я, шмыгнув носом. Кафка подозрительно посмотрел на Брусникину, а потом довольно хрюкнул, что означало: она ему понравилась.
Через минуту вернулся Торопыга.
— Вы меня за идиота держите?! Ладно эти, — сержант кивком показал на нас с Фенькой, — Брусникина, ты-то куда? Нет там никого! Бабы… Навыдумываете себе!
Кафка недовольно зарычал: последнее слово ему не понравилось, как, собственно, и всем присутствующим.
Брусникина покраснела, а потом отрапортовала:
— Сержант Торопыга, я видела в окне трёх людей в красной одежде, которые предположительно стояли и говорили между собой.
— Предположительно? Мне нужно точно, а не предположительно! А я говорил майору, что не хочу с бабой работать, нет же, приставили тебя…
Тут я не выдержала:
— Давайте без сексизма, пожалуйста.
— Без чего? — сморщил лицо Торопыга.
— Без сексизма, — повторила я, а Кафка недовольно рыкнул. — Давайте вместе выйдем и посмотрим?
Пока Фенька как заведённая жаждала продолжения, Брусникина посмотрела на меня с благодарностью (по крайней мере, мне так показалось), Торопыга ругнулся себе под нос, а Кафка вскочил и повёл нас на улицу.
Через минуту мы стояли перед моими окнами — и там не было никого. Ни-ко-го. Сердце бешено колотилось, в голове что-то болезненно сжималось, в лёгких не хватало воздуха, ноги начали подкашиваться, но я устояла.
— Ну?! Я же говорил! — заорал Торопыга, а потом посмотрел на меня. — А у вас один секс на уме!
— Товарищ сержант, я предлагаю подняться и осмотреть объект. Я собственными глазами видела…
Не успела Брусникина договорить, как Торопыга рявкнул «Пошли!» и большими шагами направился к двери. Сержантка двинулась за ним; следом посеменила Фенька, а после мы с Кафкой — уставшие и уже ничего не понимающие.
***
В квартире тоже никого не было. Торопыга отчитал Брусникину, назвал Феньку старой глупой бабой, меня — молодой глупой бабой, но «великодушно» сжалился и не выписал мне штраф за ложный вызов. Когда все ушли, я расплакалась. Что уж там — разрыдалась. От страха, бессилия и непонимания, что происходит. Кафка заскулил и положил мне голову на кроссовок; он тоже ничего не понимал.
***
Прошло три дня
Я наводила в квартире порядок. Очередь дошла до ванной комнаты, я выбросила со стиральной машинки все упаковки от тампонов, на этот раз уже прокипятила менструальную чашу, положила её в чехольчик и убрала в специальную коробку с негласным названием «Всё для месячных». Надолго с ней не прощалась, через четыре недели мы снова друг другу понадобимся.
Со мной поселился Федя, сегодня он перевёз свои вещи. Больше в окне мы никого не видели, только дважды находили красную мишуру: одну рядом с мусорным ведром под раковиной, другую — в прихожей. Чтобы хоть как-то это объяснить, мы просто свалили всё на Кафку. Пёс всем своим видом показывал, что это не он, но более логического объяснения у нас не было. Ах, если бы Кафка мог говорить…
Пока Федя мыл кухню, я закончила с ванной и туалетом, и мой фронт уборки переместился в спальню. Всё было разбросано, но в наибольший ужас меня приводили груды одежды у кровати, которую я сбрасывала с себя перед тем как лечь спать. Носки, лифчики, майки — всё без разбора летело в корзину для грязного белья. Особняком лежала небольшая серая куча прямо у окна. Я наклонилась к ней, чтобы поднять, и увидела, что это мои штаны «Найк». Они лежали красным пятном вверх…
«Чёрт!» — выругалась я, расстроившись, что кровь уже может не отмыться. Я схватила их, чтобы положить в корзину к остальному белью, — и в эту же секунду из них высыпалась целая куча красной мишуры.
Испугавшись, я выпустила штаны из рук.
— Федя! — заорала я. — Федя!
На полу лежали штаны — все в мишуре. Казалось, будто её стало больше. По коридору ко мне бежали Федя с Кафкой, я почувствовала в животе спазм, словно опять начались месячные… Но это был страх.
Я молча села на кровать. В комнату вбежали человек и пёс; пока первый спрашивал «Что случилось?», второй уже вовсю обнюхивал штаны и мишуру.
Не в силах что-либо ответить, я сидела на кровати и смотрела на батарею перед собой. Федя взял штаны, затем мишуру и принялся разглядывать. Я увидела на тумбочке свой телефон, и рука сама потянулась к нему. Листая дисплей вправо, я нашла папку «Фото», зашла в раздел «Видео», открыла последний ролик, который сняла: своё окно с тремя людьми в нём, — и нажала «Воспроизвести».
На видео не было ничего необычного: мой дом и окна со шторами. Картинка тряслась, как и мои руки — тогда и сейчас. Я выпустила из рук телефон и заплакала.
Конец
Поблагодарить авторку за рассказ можно в её Инстаграме.
Отдельная благодарность за иллюстрацию Ане и за редактуру — Ксюше.